Недавно Оксана Денисова опубликовала пост про Сержа Лифаря. Анатолий Каганович
Недавно Оксана Денисова опубликовала пост про Сержа Лифаря. Я внес, как дополнение, небольшой фрагмент из экскурсии по ул. Тарасовской, рассказанный незабвенной Элеонорой Натановной Рахлиной. Не ожидал такого интереса к Лифарю. Привожу фрагмент экскурсии, который касается Дома-пряника Бендерского №1/19 (см. фото), полностью. Жалко, что нет фото флигеля Лифаря.
"В середине 19 века усадьба принадлежала двум владельцам – д. с.с. Афанасию Роговичу и чиновнику Павлу Шлейферу.
К концу 19 в. хозяином усадьбы становится купец 1 гильдии Абрам Меерович Бендерский, для которого в 1900 г. строят доходный дом №1 в стиле Киевского ренессанса с закругленным углом и угловой башенкой.
Во дворе этого дома стояли два флигеля. Во флигеле № 1-а в 1877 году родился Максимилиан Волошин, известный русский поэт, художник-пейзажист и литературный критик. В этом же флигеле жил Николай Волкович, хирург, который в 1908 году основал в Киеве Хирургическое общество и до самой смерти в 1928 году возглавлял его.
Флигель № 1-а не дожил до наших дней, но зато полностью сохранился флигель 1б, который является памятником истории. Одноэтажный, деревянный, с террасой, в 1920 г. обложенный кирпичом, он принадлежал семейству Лифарей и с 1914 по 1917 гг. тут жил будущий знаменитый артист балета и балетмейстер Серж Лифарь (1905-1986) (рис. 12), с именем которого связана целая эпоха в балете 20 века. Жизнь его была интересна и многогранна. Он родился в зажиточной дворянской семье. Его отец был служащим Департамента водного и лесного хозяйства, мать – дочерью крупного землевладельца. Она занималась воспитанием детей. В семье часто рассказывали о героических подвигах предков – запорожских казаков. Семейными реликвиями были старинные казацкие грамоты, данные Лифарям кошевыми атаманами Запорожской сечи (рис. 12а).
В Киеве Лифари жили в собственной усадьбе на ул. Тарасовской, а праздники и каникулы проводили в родовом имении на Каневщине. Там играл с сельскими детьми и маленький Сережа, принимал участие в сельских праздниках и народных гуляниях. На всю жизнь запомнил свой первый театр в имении деда.
В 1912 г. он поступил в 1 Киевскую гимназию, но его заветной мечтой был Петербургский кадетский корпус.
В своей книге воспоминаний "Страдные годы" он пишет: "Я мечтал стать военным, обязательно кавалеристом. Видел себя стройного высокого и красивого – на седле на белой или чёрно-смолистой лошади, ловко гарцующего и ведущего в атаку свой эскадрон. Родители тоже мечтали о моей военной карьере – в нашей семье в то время было 12 военных, и я должен быть стать 13-ым. В 10 лет я бы поступил в Кадетский корпус. Вспыхнувшая летом 1914 г. война перечеркнула все планы".
9-летний Сергей с братом Василием и товарищем решают бежать на фронт. Но их выдала сестра Евгения, и отец с позором извлёк их из-под вагона на Киевском вокзале. Братьев отдают учиться в 8 Киевскую гимназию на Николаевской пл. (пл. Франка) (рис.13).
"Товарищи любили меня за то, - вспоминает Лифарь, - что я не был выскочкой, за то, что всегда стоял горой за класс, а ещё больше за шалости. Я истреблял в учительской письменные работы всего класса, спасал класс от трудных уроков тем, что жёг в классе остатки снарядов, привезенных дядьями с фронта, или выпускал в классе "птичку".
Лифарь был очень музыкален; он пел в хоре Софиевского собора, и так хорошо пел в гимназическом хоре, что получил казенную стипендию.
"Революция захватила и меня 12-летнего мальчика. Вино свободы ударило в голову. Мы потребовали полной автономии нашей гимназии; отныне никто ни родители, ни учителя, не смеют вмешиваться ни в нашу жизнь, ни в нашу учёбу. Но по мере того, как углублялась революция. Во мне росли горечь, разочарование – жизнь становилась всё менее радостной и красивой, всё трудней, полной лишений, тревоги, опасностей. Начались долгие, долгие месяцы и годы непрерывных кошмаров". Наша киевская усадьба с громадным садом находилась около Ботанического сада. Около нас было ещё несколько усадеб – поместий в городе. В революционные годы эти усадьбы стали особо привлекать к себе внимание громил всякого рода. Оставаться в усадьбе было невозможно, и в начале 1919 г. мы переехали в дом деда около Софиевской площади".
Но и там было неспокойно. Деда забрали на Садовую ул. в ЧК. И Сергей с матерью каждый день носили ему передачи. Однажды, движимый любопытством, он пошёл по комнатам. На мальчика никто не обращал внимания.
"Я подошёл к раскрытому окну, посмотрел вниз и то, что я увидел – никогда в жизни не забуду: на дворе чекисты бесстрастно, деловито, словно поленья дров, укладывали на грузовик тела своих жертв. Страшный крик ужаса вырвался у меня, я на секунду оцепенел, а затем бросился бежать".
Сергей бежал со всех ног, и только, прибежав домой, пришёл в себя. Через час вернулась с помертвевшим лицом мать. Взглянув на сына, она потеряла сознание. После его побега, в приёмной чекисты допытывались, с кем приходил мальчик, но она не проронила ни слова. Через месяц вернулся дед, за которого вступились крестьяне его деревни и Американский Красный Крест. Ушёл он мощным, крепким, как дуб (в 80 лет!), а вернулся надломленным, поседевшим и почти ослепшим стариком. Он ничего не рассказывал. Только слёзы текли по его исхудавшим щекам.
А ещё через несколько дней, в их комнату, разбив стекло, влетел голубь и сел на большую икону Божьей Матери. Икона с шумом упала на пол. А на другой день пришло известие из имения деда под Каменкой, где оставалась бабушка: ночью шайка вооружённых грабителей напала на усадьбу. Крестьяне ударили в набат и похватали вилы, лопаты, топоры, бросились на защиту помещицы. Но вооружённые грабители зверски убили бабушку и разграбили усадьбу.
В октябре 1919 г., когда в Киеве была Добровольческая армия, из гимназистов был сформирован сокольский отряд. Лифарь оказался в сборном отряде – в нём были и ветераны Гражданской войны, и кадеты, и гимназисты. Они защищали Киев от наступающих большевиков на Борщаговке. Лифарь вспоминает: "Я получил срочную командировку в Киев. Вернувшись через 2 дня, я с ужасом узнал, что отряд украинских партизан (конечно же большевистских) в несколько сот всадников внезапно атаковал Борщаговку, когда его гарнизон – весь наш отряд из 70 человек, безмятежно спал. Началась остервенелая резня ещё не пришедших в себя безоружных добровольцев. Юных кадетов и гимназистов не только не пощадили, но подвергали самым изуверским пыткам – их медленно рубили тупыми шашками, вырывали клещами языки, отрезали носы и уши, выкалывали глаза. Этот кошмар длился до утра, - утром отряд белых выбил украинцев из Борщаговки.
Город утром устроил торжественные похороны несчастных мальчиков. После я доходил до галлюцинаций и вскрикивал от ужаса во сне. После Борщаговки и похорон я был уже другим".
Когда белая армия покидала Киев, генерал Драгомиров поручил 50-ти гимназистам в юнкерской форме, среди которых были братья Лифари, поддержание порядка в городе и уничтожение архивов. Он сказал: "Вам, молодые герои, выпала великая историческая миссия. Окажитесь достойными её. Будьте настоящими героями и когда уничтожите все архивы, вливайтесь в 34 Сибирский полк. Вы все представлены к Георгиевским крестам."
Приказ юнкера выполнили. Жечь архивы было некогда. Их разворачивали ручными гранатами. А потом отправились искать 34 Сибирский полк. После долгих поисков нашли его. Весь его штаб состоял их одного несчастного растерявшегося поручика и нескольких солдат. Поручик срывал погоны и кричал: "Разбегайтесь! Спасайте себя! Всё кончено, погибло, никакой родины у нас нет, ничего нет!"
Но 15-16-летние юнкера не хотели сдаваться. Они побежали по улицам вымершего города. В это время на Думской площади показались Красные казаки и начали стрелять. Сергея ранило в руку, он потерял сознание, но брат Василий втянул его в подъезд их дома на Ирининской.
Почти все их товарищи погибли. Когда раздался треск пулемётов, они бросились во дворы и подъезды ближайших домов, но дворники исполнили приказ начальства никого не впускать, кроме жильцов дома.
Несколько месяцев пришлось лечить руку. Весной 1920 г. Сергей с братом и отцом покидают Киев. И началась жизнь лесных бродяг. Они рубили в лесах деревья, пилили дрова и выкорчёвывали пни. Расплачивались с ними продуктами, которые Сергей ночью тайно привозил в Киев семье. Узнав, что в Киеве их никто не разыскивает за службу в добровольческой армии, они возвращаются в Киев. Но тут объявляется мобилизация всех, родившихся в 1903-1905 гг. для борьбы с белополяками. И тысячу юношей от 15 до 17 лет грузят на пароходы "Император Николай 2" и "Императрица Мария", переименованные недавно в "Ленин" и "Свердлов". Сергей попадает на "Николай 2". Ещё совсем недавно отец устраивал на этом пароходе гимназический праздник под названием "Бал весенних ландышей". Тогда весь пароход был украшен цветами и гирляндами китайских фонариков, гремел оркестр. Царицей бала была старшая сестра Сергея – Евгения. А теперь на замызганном, грязном, обветшавшем пароходе под звуки "Интернационала" сбились стадом юноши с узелками. Вечером пароходы поплыли вверх по Днепру. Говорили, что везут их на войну с поляками. Но у них не было даже винтовок. Сергеем овладело острое беспокойство, предчувствие, что их всех ждёт гибель. И ночью он прыгает в Днепр и 50 км плывёт вниз по течению. Плыть в сапогах и намокшей одежде тяжело, пришлось всё с себя снять. Несколько раз он терял силы, выходил на берег, бегал, чтобы согреться и снова плыл. Уже днём доплыл до Труханова острова. Знакомые на спасательной станции как-то одели его, накормили и уложили спать. Силы окончательно покинули его, он спал до вечера, к ночи вернулся домой. А через несколько дней узнал, что его пароход взорвался (или был взорван). Все погибли.
Гимназию, переименованную в "Трудовую советскую школу", давно закрыли. 16-летнего Сергея забирают в Красную Армию, делают краскомом, но отпускают для поступления в Университет. Но он убегает из этого "храма науки", где после всего пережитого его спрашивают – сколько частей Света, сколько будет 6 х 6. Он без цели скитается по городу, и как-то приятель уговорил его зайти в балетную школу Брониславы Нижинской на Ярославом Валу. Её ученицы танцевали под музыку Шопена и Шумана.
"Сердце моё забилось трепетно и взволновано, душа проснулась от своего мертвящего сна, мною овладел такой восторг, что слёзы подступили к горлу. Я полюбил. Я стал танцором, ещё не умея танцевать, ещё не зная танцевальной техники, но я знал, что я овладею ею, и что ничто, никакие препятствия не остановят меня на этой моей дороге".
Он пытался поступить в частную балетную студию, но Нежинская не приняла его, назвав горбатым. Пройдут годы прежде, чем тело его назовут божественным, и он станет Икаром ХХ века, танцовщиком №1 в Европе.
Чтобы сохранить частную балетную студию, Нежинская даёт бесплатные уроки в Центростудии для "масс". Тут и получает Лифарь азы хореографии. А когда в апреле 1921 г. Нежинская уезжает из Киева, Сергей запирается в квартире на 2 этаже этого дома. Он продолжает танцевать, читает, думает. Отшельничество даёт свои плоды – он чудесно танцует, и когда Нежинская приглашает приехать в Париж для пополнения группы Дягилева 5 лучших учеников своей студии, выбор падает на Лифаря. И он уходит из дома на ул. Ирининской на вокзал. Уехать было трудно. Была зима. Юный Сергей прятался под вагонами поезда, держась голыми руками за приступки. От мороза кожа на руках приставала к металлическим деталям потом приходилось отрывать куски кожи. Почти контрабандно он пересек несколько границ, пока добрался до Парижа. Там он поступает в труппу Сергея Дягилева "Русские сезоны" и вскоре становится лучшим артистом Дягилевского балета, приобретает мировую известность. Вершиной его творчества стал балет "Икар" (рис. 😎, который собираются поставить в нашем театре.
После смерти Дягилева в 1929 г. Лифарь возглавил балетную группу Парижской Гранд-опера, вернув Парижу статус "столицы танца". Благодарные парижане называют Лифаря "Петипа из России", а он никогда не забывал свой родной город. Он писал: "Только тот, кто был в Киеве, кто смотрел с Царской площади на широкий торжественно-величавый Днепр и необъятный простор зелёных далей, кто бывал в Выдубеческом монастыре, только тот поймёт, почему для киевлянина нет ничего дороже Киева, с его Днепром с детства входящем во всё существо".
Только в 1961 г. во время турпоездки по Союзу ему удалось посетить родной город, побывать на могиле родителей. Последний раз они видели сына 18-летним юношей.
В Гранд-опера Лифарь выступал в 4 ипостасях – солиста, хореографа, руководителя и хореографа парижской труппы. Здесь он поставил более 200 балетных спектаклей. Во время оккупации Лифарь был директором Гранд-опера. Сопротивление объявило его в сотрудничестве с гитлеровцами и приговорило к смертной казни. И в 1944 г. он был вынужден перебраться в Монако. Но в 1947 г. это обвинение было снято, он возвратился во Францию и основал Международный институт хореографии. Он вёл курс истории танца в Сорбонне, был дирижёром консерватории им. Рахманинова в Париже, членом общества сохранения русских культурных ценностей. Вертинский пишет: "Зарабатывая огромные деньги, Лифарь тратил их на покупку материалов о Пушкине, ещё не опубликованных в печати, стихов, рисунков. Эти реликвии он скупал у русских аристократов иногда за большие деньги. Его коллекция представляла очень большую ценность. "Всё это подарю родине" - говорил он".
Серж Лифарь умер от рака в 1986 г., похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа. На чёрном граните его надгробия выбита лаконическая надпись – "Серж Лифарь из Киева" (рис. 9). Он так и не принял французского гражданства, так как не хотел отречься от своих корней, предков и земли, где родился. Он говорил: "Я украинец, и этим горжусь".
Его вдова графиня Лилиан Алленфельд, с которой они прожили 31 год, уже несколько раз приезжала в Киев. Она передала в Библиотеку искусств Украины уникальную коллекцию книг Лифаря. По её словам, она выполняла волю супруга. Она хочет, чтобы все книги были доступны читателям. В фонде библиотеки теперь хранится портрет Лифаря, выполненный Пабло Пикассо (рис. 10). Правда, на двери этой комнаты висит большой замок.
На сцене Национальной оперы с 1994 г. ежегодно проводится международный фестиваль балета "Серж Лифарь де ля данс"."
Анатолий Каганович
